АЛЕН БОСКЕ

Без даты.
Марлен говорит мне:
- В СССР кто-то раздобыл мой адрес. Вот уже три недели как меня засыпают просьбами об автографах. Пишут по-английски, по-немецки, по-французски, по-русски. Сегодня утром принесли письмо даже на латыни. Мой возраст уже не позволяет отказываться черкнуть пару любезных слов под фотографией.
- Марлен, если вы отошлете больше трех-четырех фотографий, там тотчас образуется черный рынок, где будут торговать вашими автографами.
- Ну и что, если это людям нравится? Вы же русский, вот и составьте мне подходящую фразу на кириллице. Что-то вроде: "Такому-то, с любовью".
- "С любовью" - не слишком лиСИЛЬНО?
- Love, love, love... Итак, Марлен будет ставить свою подпись, затем имя адресата, и, наконец, магическую формулу. Лав, Лав, Лав. Так как я отношусь к ее затее довольно скептически, она добавляет:- Сами знаете, немножко грубой лести еще никому не мешало! А я вспомню молодость.

Без даты.
Марлен 85 с половиной лет; слегка переработав для переиздания свою книгу воспоминаний, она в заключение добавляет вот такой миленький абзац:"Большую часть своей жизни я прожила с людьми блистательными. Они не похожи на людей порядочных, "комильфо". Они воодушевляют вас, возбуждают ваш мозг, они не терпят запретов - просто отметают их; их фантазия вдохновляет вас, а их воображение мгновенно заставляет вас забыть обо всем остальном. Они требуют подчинения и преданности, равно как и чувства юмора, и я всегда была ужасно счастлива, когда могла им это дать; но больше всего я была счастлива потому, что оказалась среди избранных, среди тех, кто удостоился их внимания, на кого они тратили свое время и свои силы. Это одна из причин, почему я считаю, что жизнь моя удалась".

Узнав, что Бэтт Дэвис получила орден Почетного Легиона, Марлен пишет Франсуа Миттерану гневное письмо, желая ему напомнить, что раньше награждали людей, преданно служивших делу Франции; теперь же ленточку может получить первый встречный. Она подчеркивает, что де Голль лично вручил ей орден Почетного Легиона, а спустя несколько лет Жорж Помпиду приколол ей розетку. И добавляет, что заслужила свою награду, выступая под бомбами на фронте. Сознавая всю дерзость своего поступка, она звонит Жаку Шираку, который имел неосторожность дать ей номер своего домашнего телефона, сказав, что она может звонить ему в любое время дня и ночи - и приносит ему свои поздравления по поводу его встречи с Мадонной.
- У этой девчонки нет голоса, зато в наличии все остальное, в том числе и обостренное чувство сцены, - отмечает Марлен.
За несколько недель до своего 86-летия неплохо напомнить о себе в высших сферах, подтвердить, что ты жива.

Декабрь 1987
Марлен признается, что у нее иногда случаются провалы в памяти. Напуганная, она, однако, не упускает возможности съязвить:
- Похоже, у меня началось раздвоение личности. Я перестаю различать, что со мной случилось в прошедшие десять дней, а что было двадцать или тридцать лет назад. Потом все собирается воедино. Получается, что одиночество - это как фотографическая камера, где все вперемешку? Вообще-то, мое прошлое было неприкосновенным. Но теперь, когда память слабеет, я смогу убрать из него всякие неприятные события.
- Марлен, вы так уверенно и решительно говорите об этом!
- Нужно только взять себя в руки... при условии, конечно, что у меня хватит на это сил.
- В вас столько энергии!
- Да, но через десять минут я буду утверждать совершенно противоположное тому, о чем сама вам только что рассказала.
- Я вам не верю.
- Я решила вести дневник, чтобы делать та,м пометки. Я сказала об этом, а потом -фьюить! мысль испарилась...
Без даты
Марлен читает мемуары Керка Дугласа. Вся в слезах, она констатирует:
- Если я напишу, что живу в Париже, больная и одинокая, вряд ли кто-нибудь заключит со мной контракт на такую книгу.
Марлен безмерно рада, сумев обвести вокруг пальца своих домовладельцев. Очередной раз оказавшись под угрозой изгнания из квартиры и описи имущества, она решает отправить в Нью-Йорк два своих фортепьяно. Она уже вряд ли ими воспользуется: их можно было бы выставить, к примеру, на аукционе Кристи. В мире наверняка найдется немало ее поклонников, которые пожелают приобрести их по хорошей цене. Накануне своего 87-го дня рождения она узнает, что я подхватил грипп и вынужден сидеть дома. Она присылает мне два кило телячьих костей, чтобы моя супруга приготовила из них бульон. Это лучшее лекарство против эпидемии, доверительно сообщает она. Когда я, вероятно, в двадцатый раз говорю, что ей пора переехать поближе к дочери, она надменно отвечает:
- Я боюсь одиночества, однако заставляю себя терпеть его как доказательство собственной независимости.
Тем не менее она пишет мне:
"Звоните мне чаще, потому что я одинока и временами чувствую себя несчастной".

Без даты.
Марлен по-прежнему убийственно беспощадна. Она говорит о смерти как о банальном, заурядном событии; смерть важна только потому, что неотвратима и не знает жалости. После смерти Марлен ее дочь Мария наверняка захочет написать о ней книгу. Марлен советует ей взять в качестве заглавия строчку из стихотворения Холландера, автора текстов песен к фильму "Дестри снова в седле", вышедшему на экраны в начале 1940-х годов. Своим хриплым, надтреснутым голосом она напевает мне одну из самых вызывающих песенок, ставших в ее исполнении знаменитой.

Скажи им, что я буду тосковать,
Скажи им, что я буду плакать,
Скажи им, что я тоже стану умирать...
Иди-ка посмотри, что там у этих парней в темной комнате...

А вот заголовок, о котором идет речь: "А когда я умру, не зови священника".
Затем Марлен возвращается к разговору о Боге: -Знаешь, Его не существует. Я это в войну поняла. Все эти ужасы... Нет, Бога нет: одни враки , ерунда, выдумка для идиотов. Я воспитывалась в добропорядочной семье, мои родители были протестанты: и все равно, Его нет, тысячу раз нет!
Мы также вспоминаем бархатный голос забытого опереточного певца, которого в 1 934 году, когда мне было пятнадцать лет, я ходил слушать в ныне разрушенный зал Альгамбра в Брюсселе; певца звали Рихард Таубер, он умер в Лондоне, преждевременно, больной и без средств к существованию.