АЛЕН БОСКЕ

Без даты.
Судьба продолжает наносить Марлен свои удары. Однажды вечером, явно не без помощи подкупленной за несколько су консьержки, к ней в квартиру проникает человек с фотоаппаратом в руках. Делая рукой успокаивающий жест, он шепчет:
- Это только для меня: сувенир на память, согласны?
Первая реакция Марлен типична для ее образа мыслей: вторжение пугает ее меньше, чем возможность того, что ее могут сфотографировать. Она второпях накидывает на лицо какое-то полотенце, висящее поблизости: ее нельзя снимать, ни за какие деньги! Незнакомец, похоже, тоже перепугался и удаляется. Через несколько дней один скандальный немецкий журнальчик признается, что за большие деньги приобрел снимки квартиры Марлен, сделанные в самой квартире, но из уважения к Марлен опубликованы эти снимки не будут. Кто вмешался и купил молчание бульварного листка? Слушая возмущенные тирады Марлен, я отвечаю ей:
- Но в конце-то концов ваши поклонники оказали вам честь: они так восхищаются вами, что от восторга готовы даже вломиться к вам в дом!

У нее есть и другие заботы. Она опять вовремя не внесла плату за квартиру, и владельцы ее апартаментов, семейство бельгийского барона М., продолжают донимать ее при помощи своей посреднической конторы в Париже. Бельгийцы не устают направлять к ней судебных исполнителей, которых приходится выпроваживать, выдумывая тысячи отговорок и раздавая тысячи обещаний. Угрозы то и дело возобновляются. От этого у Марлен развилась мания преследования, и она уже воображает, как ее будут вышвыривать на улицу. Однако все мои предложения собрать денег среди друзей или устроить подписку, которую без проблем могли бы объявить газеты и журналы, она решительно отвергает. Во что бы то ни стало надо держать марку. Судебный исполнитель все никак не отстанет от нее; он то любезен, то сварлив, однако и то, и другое тягостно. Бельгийский барон умер, но его наследники не более деликатны, чем покойный, терпение явно не относится к числу их достоинств. Меня то и дело охватывает желание -если это преследование не прекратится - обратиться в бельгийское посольство в Париже. Казн - человек энергичный и удивительно разумный. Я готов выступить перед ним с вот такой речью:
"Попросите ваших соотечественников вести себя цивилизованно. Марлен должна им каких-то несчастных 150 000 франков и отдает их, пусть нерегулярно, но как может, так неужели они не в состоянии проявить снисходительность? Нельзя выставлять за дверь Марлен Дитрих. Что вы станете делать, если я, подкрепив свои слова документами, напишу статью, например, для "Шпигель", в которой разоблачу происки этого семейства плебеев, владеющего, помимо прочего, огромной недвижимостью в Париже? Такая статья может бросить тень не только на бельгийское правительство, но и на королевскую семью: зачем было давать дворянство подобным хамам? Будучи членом Бельгийской Королевской Академии, я имею полное право выразить свой протест и свою обеспокоенность".

Подожду, пока разразится новый кризис: моральная поддержка и сила духа на моей стороне. А сначала поиграю в игру Марлен: форс прежде всего! Однако настроение ее становится все более и более непредсказуемым; смятение, волнение, трепет и страх одолевают ее одновременно; короткие телефонные разговоры, которые мы ведем этой осенью, убеждают меня, что мысли ее о стремительно приближающемся 90-летии и мысли о смерти отныне связаны воедино, запутались и переплелись намертво. Она не хочет принимать свой возраст, но предвкушение долгожданного апофеоза в мировой прессе доставляет ей искреннее удовольствие. Торжества по поводу юбилея, даже для такой затворницы, как она, кажутся ей само собой разумеющимися; в то же время она не может не понимать, что это будет ее последний праздник, и мгновенно его омрачает тень ее собственных похорон. Она приглашает себя на праздник и рассказывает о горах цветов, что вырастут в ее честь и над ее трупом: она называет их "обезглавленными цветами". Сегодня ей становится трудно разделить эти два многолюдья - юбилей и погребение. Но она к ним готова.

Октябрь. 1991
Я говорю Марлен:
- Вы нуждаетесь, и как только вам приходит чек на какие-нибудь две-три тысячи долларов, тратите их не раздумывая.
- Ах, мне нужно столько всего оставить дочери!
- Вы каждый раз говорите мне об этом. Это что, щедрость, идущая от души, или щедрость по обязанности? Или навязчивая щедрость? У меня сложилось впечатление, что вы третируете Марию, а потом вас гложет совесть, и вы принимаетесь осыпать ее подарками, полезными и ненужными вперемежку.
- У меня дома, в Германии, никогда не говорили о деньгах, но их никогда и не было. Перемена был ужасна: в Голливуде говорили только о деньгах, и ни о чем другом. Душа продается и покупается, равно как и талант, и посредственность, и слава... Как тапочки. Малейшее чувство измеряется в долларах. Вы знаете это лучше меня. Я заразилась. Но и научилась великолепно обороняться. И на любой вопрос стала отвечать: "Сколько?"
- Но, как всегда, всё проматывали.
- Владеть тем, владеть этим - такой подход меня всегда оскорблял. По крайней мере смущал. Я могла бы сделать целое состояние. А разве я похожа на человека, который сумел обогатиться?
- Разумеется, вы выше подобных пустяков.
- Во Франции тоже не все чисто: люди, окружающие меня, ожидают чаевых.
- У вас плохое окружение.
- Вовсе нет. Все гораздо проще: я живу в пустыне - добровольно.

Ноябрь. 1991
В Германии прошел слух, что она скончалась, и Марлен звонит в "Шпигель"! подтвердить, что она все еще жива. В прессе проведали об этом, и в газетах появляются заголовки:
"Марлен Дитрих звонит в "Шпигель" сообщить, что она не умерла". Ну зачем они так мучают бедную женщину!