"Потом звезда "Голубого ангела", "Марокко" и "Обесчещенной" возвратилась в Европу приходить в себя от тяжких трудов, а я решил отдохнуть и немного размять пальцы на "Американской трагедии".
Дама, косвенно ответственная за эти почести, приехала обратно из Германии, где стала фигурой легендарной. Для меня она не была легендой. Я принял решение перестать добавлять лилии красок и сообщил ей об этом. Но я не предвидел, какую реакцию вызовет мое нежелание работать с ней дальше. Она обвинила меня в том, что я поставил своей целью доказать всему миру, что она ничтожество, что я для самоутверждения бросаю ее; она была ничтожеством, никогда бы ничем не стала без меня, но все, что я для нее сделал, диктовалось исключительно моим стремлением продемонстрировать собственное величие.

Мое предложение - даже речи быть не может! Она отказывается работать с другим режиссером! Включилась и организация, с которой мы оба были связаны контрактными отношениями, требуя продолжения моего наставничества. Один большой чин буквально валялся у меня в ногах, умоляя не подводить его отказом от работы с ценнейшим достоянием студии. Я согласился, поскольку не хотел никому навредить и меньше всего той женщине, за которую чувствовал себя в ответе. В истории кинематографа, скрупулезно составленной двумя эрудитами-французами - Бардешем и Брасиллой с аннотациями Айрис Барри, предположительно выбранными из соображений аллитерации, тщательно оценивается мой вклад в киноискусство того периода: "Последовала череда достойных сожаления фильмов, каждый роскошней и глупее предыдущего, в которых блистательная Марлен Дитрих, вся в драгоценностях и перьях, превратилась просто в манекен. Режиссер сотрясал небеса клятвами и уверениями, что больше не будет иметь дела с этой злодейкой, но снова и снова возвращался к ней, теряя свое мастерство, видимо, навсегда".

Конечно, это писалось до того, как мою "злодейку" сняли другие, чье мастерство редко ставится под вопрос. Многие фильмы забыты, хотя в список талантливых режиссеров вошли Эрнст Любич, Рубен Мамулян, Фрэнк Борсаг, Ричард Болеславски, Жак Фейде, Джордж Маршалл, Тэй Гарнетт, Рене Клер, Рауль Уолш, Митчелл Лейзен, Рей Энрайт, Льюис Сейлер, Эдвард Сазерленд, Вильгельм Дитерль, Генри Костер, Фрэнк Ллойд, ФрицЛанг, Орсон Уэллс, Альфред Хичкок, Билли Уайльдер, ЖоржЛакомб, Майкл Андерсон, Сэмюэл Тейлор, Стэнли Крамер и другие.
Вышеприведенная цитата о моей работе с этой уникальной женщиной - это лишь один пример, и довольно умеренный, того, чем полны учебники, рекомендуемые на университетском уровне для глубокого изучения механики кинематографа. Хотя и эти, и другие мои фильмы постоянно извлекаются из хранилищ для показа на ретроспективах в разных частях света, литература о них, не тратя бумагу на анализ их содержания, сосредоточивает все внимание, мудрствует на тему одного прославленного персонажа, который выдается за меня... Выжив после "Американской трагедии", я продолжал "смаковать" другие темы, "омерзительные для нормального ума". На сей раз омерзительной темой стал поезд из Пекина в Шанхай. Был выстроен Китай из папье-маше, в который мы поместили раскосых мужчин, женщин и детишек, которым это явно нравилось. Раздобыли поезд в Сайта Фе, выкрасили его в белый цвет и прицепили броневагон китайских солдат с примкнутыми штыками. Как пример того, что может потребоваться при съемке фильма, мы хотели снять корову, которая телится и вылизывает теленка прямо рядом с железнодорожным полотном. Она должна не обращать внимания на грохот, звонки и оглушительные свистки, когда поезд въезжает в толпу и останавливается перед коровой с новорожденным теленком.
Однако всякому известно, что легче перехитрить животное, чем предугадать поведение человека. Хоть я не позволил Лилии Шанхая не то что ногу обнажить, но даже приоткрыть щиколотку, к этому времени разборчивой кинокритикой уже был создан стереотип. Некий журнал, признанный рупор интеллигенции того времени, обрушил на меня обвинение: "Он извлек выгоду из откровенной игры в причудливое, главным образом, ног Дитрих, обтянутых шелком, ее ягодиц, обтянутых кружевами, Дитрих, которую он сделал первостатейной потаскухой. Штернберг, по собственному представлению, есть и человек медитации, и человек действия, но вместо пупка Будды он всей пуповиной прирос к венериному пупку".

Много лет спустя я побывал в Китае. Настоящий шанхайский экспресс, которым я выехал из Пекина, был совершенно не похож на выдуманный мной, за исключением одного - его охраняли вооруженные солдаты. Я был несказанно счастлив тем, что соорудил Китай прежде, чем столкнулся с огромностью и многообразием его реальности. Существует большая разница между фактом и фантазией.
А я все больше и больше обращался к фантазии, работая над пятым фильмом с моей прекрасной леди, еще одним, который был сочтен недостойным ее высочайшего дарования. Один критик сформулировал это так: "Словно дельфийский оракул сходит со своего пьедестала, чтобы дать прогноз погоды". Этот фильм, "Белокурая Венера", основывался на сюжете, который я наспех придумал, когда меня завалили слезливыми сценариями. О фильме мало что можно рассказать, кроме того, что я, еще не взявшись за него, пытался уйти со студии. Но мисс Дитрих отказалась работать с другим режиссером, заявила, что тоже уйдет, и я вынужден был вернуться, поскольку оба мы были связаны контрактом. К концу нашей с ней работы над этим фильмом я ее все же уговорил попробовать сняться у другого режиссера. Я уехал отдыхать, а Рубен Мамулян снял ее в "Песне песней". Картину эту я так и не видел, зато видел статую обнаженной Марлен, изготовленную для съемок.

Я возвратился на галеру и снял последние два из наших с ней семи совместных фильмов. Последние два, в которых я полностью подчинил мою райскую птицу странной моей склонности доказывать, будто кино вполне может быть искусством, получились неплохо, но зрители и критики отвергли их. Я с глубоким сожалением принял это к сведению. "Алая императрица", наш предпоследний фильм, должен был иметь успех по всем параметрам, существовавшим тогда или распространенным ныне, но, за незначительными исключениями, он был принят как попытка убить замечательную актрису. Фильм, конечно, был беспощадно стилизован, но стилизация, нормальнейшая вещь в искусстве, считается непростительной в кино. Во всем своем великолепии блистали гобелены екатерининской России, хотя они были не скопированы с подлинников, а выдуманы. История о том, как^остоду^Ишоная принцесса превращается в насмешливую и безжалостную императрицу, скучной быть не может, пусть даже фабула сходит с рельсов на миг, когда прядь волос неверного любовника медленно опускается меж голых веток, повисая на нижней, прежде чем упасть в снег. Как отмечали окончательно разъярившиеся присяжные - я оставил свой след буквально на каждом кадре.
В эффектной сцене, где монах, собирая милостыню, приближается к царскому столу и получает оплеуху от царя, он говорит: "Это мне, а бедным что ты дашь?" Сцена идет под скрипичную музыку моего сочинения. За одним-единственным исключением - каждая деталь, декорации, живопись, скульптура, костюмы, съемка, каждый жест каждого актера - всем распоряжался я. Но это единственное исключение, коротенькая сценка в десять футов, оказалась последней соломинкой, которая сломала верблюду спину.